В трудах и развлечениях время проходило весьма приятно, чему во многом способствовал прекрасный климат. Ежедневные посещения Ганаруро, к сожалению, убедили меня в том, что вахуанцы теперь отнюдь не те добродушные и невинные создания, какими мы знали их прежде. Поселившиеся среди них подонки различных наций, а также грубая матросня, которая посещает Ганаруро, оказали дурное влияние на нравы островитян. Мошенничества, кражи, ночное ограбление домов, считавшиеся при Тамеамеа неслыханными преступлениями, теперь происходят довольно часто. Развратителям этих добрых островитян до сих пор еще не удавалось толкнуть их на убийства. Однако происшествие, случившееся здесь незадолго до нашего прибытия, может явиться для вахуанцев печальным примером.
Перепившаяся команда английского китобойного судна взбунтовалась против своего капитана. Один из матросов ударил капитана по голове, настолько сильно повредив череп, что несчастный лишился рассудка. Несмотря на все принятые меры, нашим врачам не удалось полностью восстановить его здоровье. Правда, со временем капитан немного пришел в себя. У больного случались минуты просветления, во время которых он помирился с командой. Матросы снова признали его своим капитаном и отплыли якобы в Англию. Однако у меня есть основания полагать, что этот корабль так и не достиг английских берегов.
В Ганаруро я обнаружил на домах вывески, зазывающие прохожих выпить. Меня неприятно поразило, что европейская культура дала здесь такие плоды. Содержателями этих кабаков являются беглые матросы. Разумеется, в погоне за наживой они не брезгают никакими средствами, чтобы приохотить народ к вину. Обычно все эти шинки переполнены.
В более роскошных питейных заведениях, куда матросов и канаков не пускают, собираются обычно ери и капитаны кораблей. Здесь также пьют, но, кроме того, еще играют на бильярде и в вист. Последний сделался излюбленной игрой вахуанцев, достигших в нем большого совершенства. В вист играют повсюду, даже на улицах, прямо на голой земле, причем всегда на деньги или на вещи. Обычно стоящие вокруг зрители дают свою оценку каждой сыгранной партии. Островитяне сражаются в вист весьма азартно, а потому часто происходят ссоры. Наряду с вистом процветают и другие игры. Приходится глубоко сожалеть, что привычка попусту тратить свое время широко распространилась среди островитян. Прежде этот народ нельзя было обвинить в безделье, а теперь большая часть искусно обрабатывавшихся полей таро, окружавших ранее Ганаруро, пересохла и представляет собой картину запустения.
На большой базарной площади этого селения островитяне целыми днями состязаются в беге. Здесь же устраиваются скачки, в ходе которых народ проигрывает и выигрывает много денег. Вахуанцы питают такую же страсть к скачкам, как малайцы к петушиным боям. Не задумываясь игроки зачастую рискуют всем своим имуществом, которое подчас состоит из одной-единственной лошади. Так как здесь по-настоящему еще не занимаются коневодством, то лошадей привозят из Калифорнии и продают за 200, 300, а порой даже за 500 пиастров. Иной вахуанец годами копит деньги, чтобы купить лошадь в надежде выиграть на бегах большую сумму. Однако бывает, что на первых же бегах он теряет все свое состояние. Всадники гарцуют здесь часто нагишом и без седла, причем вместо удил используют кусок веревки. Будучи весьма искусными наездниками, местные объезжают самых диких лошадей. Однако ухаживать за ними они не умеют и потому быстро губят.
В Ганаруро можно также часто наблюдать игру в «кораблики». В этой игре, во время которой заключаются пари на большие суммы, островитяне проявляют свои склонности к морскому делу. Ее обычными участниками являются опытные судостроители. По всем правилам искусства они изготовляют небольшие красивые кораблики, причем даже умеют придавать их подводной части такую форму, которая обеспечивает быстроходность. Эти суденышки снабжаются полным такелажем и всеми парусами, а также украшаются флагами и вымпелами. Собственники корабликов собираются на берегу большого пруда и в присутствии многочисленных зрителей спускают свой крошечный флот с распущенными парусами и закрепленными в надлежащем направлении рулями на воду. Кораблик, построенный с наибольшей тщательностью и с использованием всех преимуществ, обгоняет другие и первым приходит к противоположному берегу. Его хозяин получает выигрыш. Многочисленные зрители приветствуют победителя радостными криками. Дети, подражая своим отцам, также делают, как умеют, кораблики и пользуются любой лужей, оставшейся после дождя, чтобы начать подобную игру.
Склонность жителей Сандвичевых островов к морскому делу позволяет предполагать, что со временем они будут иметь сильный флот, как того требует их географическое положение. Тамеамеа оставил своим наследникам дюжину хороших судов с командами, состоящими из островитян. Американцы, которые как моряки ни в чем не уступают англичанам, охотно нанимают для своих рейсов между Кантоном и Америкой местных матросов, причем дают о них наилучшие отзывы.
На Ваху сильно возросло тяготение к роскоши. Редко можно встретить островитянина, даже принадлежащего к низшему сословию, на котором бы не было надето какого-нибудь предмета европейского туалета. Женщины в особенности падки на наряды. Все, что носит королева, считается самым модным; все островитянки стремятся ей подражать. Мужчинам нелегко удовлетворять женскую любовь к нарядам. Не располагая для этой цели достаточными средствами, они часто пытаются добыть деньги различными окольными путями. Именно страсть к заграничным товарам, особенно предметам одежды и украшениям, порождает здесь большинство преступлений.
Владельцы лавок всячески стараются расхвалить свой дрянной товар. Иногда они отпускают его в кредит и тогда взимают двойную цену, хотя и без того получают громадные прибыли. Я сам видел, как молодые девушки платили по 2 испанских талера за нитку простых стеклянных бус, которую едва можно было обвязать вокруг шеи. Мало того, здешние купцы еще разрешают себе всячески обманывать своих покупателей, что всегда сходит им с рук, ибо на Сандвичевых островах пока не существует никаких законов. Обманутые ими люди, в свою очередь, нередко пытаются возместить свои убытки тем, что надувают других.
Старая домашняя утварь совершенно исчезла из обихода. Даже в хижинах самых бедных канаков китайские фарфоровые тарелки вытеснили кокосовые и тыквенные чаши, из которых никто не желает больше есть.
По воскресеньям жители Ваху, подобно таитянам, отправляются в церковь, нарядившись в лучшее платье, чтобы щегольнуть своими туалетами. Они не имеют, правда, при этом такого смешного вида, как таитяне, но все же выглядят достаточно забавно.
Через четырнадцать дней после нашего прибытия я получил с Отуаи известие от Каремаку. Он просил мне передать, что чрезвычайно рад моему посещению и уже дал Хинау приказ в изобилии снабдить наш корабль всем необходимым. Кроме того, Каремаку сообщал, что его экспедиция благополучно закончилась и что он скоро сам прибудет в Ганаруро.
Однако нам и так не приходилось жаловаться на недостаток продовольствия: за деньги здесь все можно получить, а кроме того, Номаханна еще задаривала нас жирными свиньями и прекрасной рыбой. Она отбирала всю рыбу у островитян, чтобы иметь возможность щедро снабжать ею наш стол. Вообще мы имели все основания быть благодарными за ее внимание и доброжелательность, а потому охотно готовы утверждать, что считаем ее не только самой ученой и умной, но также самой доброй женщиной на Ваху. Все островитяне и даже иностранные поселенцы придерживаются такого же мнения.
Вскоре мне пришлось воочию убедиться в том, что Номаханна еще и обладательница самого большого аппетита.
Я часто посещал королеву, обычно по утрам, причем каждый раз заставал ее за одним и тем же занятием: вытянувшись во весь рост на полу, Номаханна писала мне письмо, которое, по-видимому, давалось ей с большим трудом. Но однажды мне довелось прийти с визитом во время ее обеда. Когда я вошел в столовую, королева лежала животом вниз на красивой тонкой циновке против большого зеркала. Возле самого королевского рта было расставлено полукругом множество различных кушаний в закрытых фарфоровых мисках. Заботливые слуги пододвигали ей то одно, то другое кушанье, и ее величество, энергично действуя пальцами, проглатывало все подряд с поистине волчьим аппетитом. Двое мальчиков, сидевших на корточках по обе стороны от королевы, отгоняли большими опахалами мух.
Мое появление отнюдь не помешало Номаханне усердно заниматься своим делом. Произнеся полным ртом дружеское «ароа», она милостиво предложила мне знаком усесться на стул. Таким образом, я стал свидетелем самой удивительной трапезы, какую мне когда-либо приходилось видеть. Не знаю, сколько пищи успел поглотить королевский рот до моего прихода, но то, что было уничтожено на моих глазах, вполне могло бы насытить шесть человек. Однако, как ни велико было мое изумление при виде подобного обжорства, я был еще больше поражен тем, что произошло в дальнейшем.
Аппетит королевы начал постепенно стихать и был наконец полностью утолен. Тогда, несколько раз тяжело вздохнув, она произнесла: «Я славно поела». Это были первые слова, которые Номаханна смогла произнести после того, как столь усердно потрудилась. Затем она с помощью слуг перевернулась на спину и знаком руки подозвала высокого и сильного слугу. Последний, хорошо зная свои обязанности, мгновенно вскочил королеве на живот и начал без церемоний немилосердно разминать его коленями и кулаками, словно имел дело с квашней. Во время этой весьма суровой обработки, которая имела целью ускорить пищеварение, ее величество немного стонало. Затем, слегка отдохнув, она приказала снова повернуть себя на живот и начала обед с самого начала.
Хотя этот рассказ и может показаться сильно преувеличенным, на самом деле он совершенно правдив. Все происходило именно так, как здесь описано, что могут подтвердить сопровождавшие меня ученые и офицеры.
Наш астроном Прейс, живший неподалеку от королевы и потому частенько наблюдавший подобные трапезы, утверждал, что к самым большим достопримечательностям Ваху относятся Номаханна и ее черная свинья. Эту необычайно большую и толстую свинью, любимицу королевы, откармливали так, что она почти не могла передвигаться без помощи двух специально приставленных к ней канаков.
Номаханна обычно находит людей слишком худощавыми и советует им поменьше двигаться, чтобы пополнеть. Сколь различны бывают представления о красоте! Здесь считают очаровательной женскую фигуру в сажень ростом и необъятной толщины, тогда как европейские дамы изо всех сил стягивают свои тела корсетами, а иногда даже пьют уксус, чтобы пленять сердца неестественной худобой и томным видом.
Вскоре нам пришлось убедиться в том, что Номаханна при всем ее ужасном обжорстве придерживается непомерно высокого мнения о своей красоте. Это случилось при следующих обстоятельствах.
Один из наших офицеров получил у королевы разрешение нарисовать ее портрет. Поскольку это искусство пока здесь диковинка, на сеанс поспешили явиться многие знатнейшие особы. Они умоляли разрешить им присутствовать при том, как их королеву будут изображать на бумаге. Их просьба была уважена. Едва на бумаге появились очертания лица, зрители принялись с огромным вниманием следить за каждым движением карандаша художника, громко выражая свое удивление. Когда на портрете обозначился нос, раздались возгласы: «Ну вот, Номаханна может нюхать!» При появлении глаз островитяне закричали: «Теперь она также и видит!» Когда же художник изобразил на портрете рот, зрители настолько обрадовались тому, что королева может отныне кушать, словно ей угрожала опасность умереть с голоду. Сама Номаханна получила от этого известия столь большое удовольствие, что потребовала тотчас показать ей рисунок. Она нашла, что рот слишком мал, и изъявила желание, чтобы художник сделал его более крупным. Портрет в законченном виде королеву не удовлетворил, и она с досадой произнесла: «Нет, в жизни я, несомненно, гораздо красивее».
Успешно завершив войну на Отуаи, Каремаку 17 января 1825 г. подошел к гавани Ганаруро с эскадрой, состоящей из нескольких двух- и трехмачтовых судов, на которых находились многочисленные войска. Поскольку ветер не позволил эскадре войти в гавань, она стала на якорь возле ее входа. Я тотчас же послал в моей шлюпке офицера, чтобы поздравить регента с благополучным прибытием. Шлюпка возвратилась, имея на борту Каремаку и его молодую супругу (та, о которой говорилось в описании моего предыдущего путешествия, умерла). Я встретил гостей несколькими пушечными выстрелами, чем весьма обрадовал славного старика. Каремаку сказал мне, что эти почести, оказанные русским военным кораблем, помогут поскорее рассеять опасения, которые питают его соотечественники в отношении намерений России.
Каремаку был, по-видимому, очень рад тому, что снова меня увидел. После сердечных объятий он представил мне свою молодую, весьма миловидную супругу. Попросив показать ему корабль, Каремаку осмотрел его с величайшим вниманием, причем всякий раз выражал удовлетворение при виде новых для него предметов. Наконец он воскликнул: «Как велика разница между этим кораблем и нашими! Как хотел бы я видеть их в столь же хорошем состоянии! О Тамеамеа, зачем ты так рано умер!»
Сидя у меня в каюте, Каремаку еще много говорил о смерти своего друга-короля. Марини отказался перевести мне его слова, заявив, что нельзя передать на другом языке столь глубокий смысл и такую силу чувств. Мне же кажется более вероятным, что Марини, как человек не слишком образованный, вообще не владел в совершенстве ни одним языком и именно по этой причине не смог перевести образные выражения Каремаку. Впрочем, миссионеры тоже утверждали, что овайский язык весьма поэтичен, а потому чрезвычайно труден для перевода.
Каремаку заговорил также о происшедшей здесь смене религии. «Наша нынешняя вера, — сказал он, — лучше старой, но обитающие в горах канаки не так скоро это поймут. Приходится прибегать к строгим мерам, чтобы удержать их от восстания. Королю не следовало бы столь внезапно уничтожать все старые святыни. В результате он вынужден был отправиться на чужбину, ибо у себя на родине больше не чувствовал себя в безопасности. Один бог знает, чем все это еще кончится; я же опасаюсь дурного исхода. Народ меня любит и многое делает ради меня, но я очень болен. Государство, с трудом удерживаемое мною от гибели, может распасться после моей смерти. Тогда вновь польется кровь и каждый станет стремиться захватить для себя возможно больше. Ведь даже при моей жизни произошел мятеж на острове Отуаи!»
Опасения Каремаку, по-видимому, вполне обоснованны, ибо их разделяют как островитяне, так и иностранцы. Многие ери считают, что раздел государства после смерти Каремаку совершенно неизбежен; некоторые вожди уже наметили области, которые собираются захватить, причем не скрывают своих намерений.
Тем не менее старый и больной Каремаку успешно поддерживает в стране порядок, ибо каждый знает, что ни один мятежник не останется безнаказанным.
Во время моего предыдущего здесь пребывания художник Хорис, который меня тогда сопровождал, а впоследствии был убит в Мексике, написал удачный портрет Тамеамеа. Я подарил ныне почтенному Каремаку гравюру с этого портрета. Радость старика была поистине трогательной. С неописуемым восхищением рассматривал он гравюру, покрывая ее поцелуями. По щекам старика катились крупные слезы.
Прощаясь, Каремаку попросил направить к нему врача, пожаловавшись на плохое самочувствие. «Я тоже христианин и умею читать и писать», — сказал он, пожимая мне руку. Весьма характерно, что герой и государственный деятель упомянул именно об этих своих достоинствах, умолчав о других. Жители Сандвичевых островов смотрят на христианское вероисповедание и грамотность как на узы, связывающие их с цивилизованными нациями. Вот почему они этим более всего гордятся.
Каремаку и его супруга, несмотря на жару, были одеты вполне по-европейски. На Каремаку был темный сюртук, черный жилет и такого же цвета панталоны из тонкого сукна. Его круглая шляпа была обвита черным крепом в знак траура, который он продолжал носить по любимому монарху. Супруга Каремаку была в черном шелковом платье.
На берегу собралась толпа островитян обоего пола с нетерпением ожидавшая появления своего правителя. Не успел он ступить на берег, как все встречающие, коснувшись друг друга носами, по сигналу начали громко плакать. Таков местный обычай приветствовать высоких начальников. Несколько пожилых женщин знатного происхождения, возглавляемых Хинау, окружили Каремаку и, потершись друг о друга носами, затянули жалобными голосами песню, содержание которой я попросил мне перевести. Вот что в ней говорилось: «Где ты был так долго, любимый господин? Ежедневно мы лили о тебе слезы. Благодарение небу, что ты вернулся. Чувствуешь, как радуется земля под твоими ногами? Слышишь, как радостно хрюкают свиньи, тебя почуяв? Ощущаешь ли запах жареной рыбы, которая тебя ожидает? Пойдем, мы станем тебя лелеять, чтобы тебе понравилось быть с нами».
Возможно, овайский язык действительно весьма поэтичен, но прослушанная мной песня не позволяет прийти к такому заключению. Каремаку, порадовавшись оказанному ему приему, отправился вместе со всей огромной процессией к Номаханне, которая не изволила выйти ему навстречу.
Источник: Коцебу О. Е. Новое путешествие вокруг света в 1823—1826 гг. М. «Наука», 1981 г.
Источник: http://russvostok.ucoz.ru/