Душные дни на островах «вечной весны»

Тимофей Тараканов: от Кадьяка до Сан-Диего... Не правда ли, в этой фразе, вынесенной в название хроники, некая даже пугающая размашистость, если не удаль? Ну да ведь и постранствовал россиянин   (достаточно взглянуть  на   карту) —бед повидал! Если иметь в виду еще и Сандвичевы острова....

     Вот и С. Марков в «Летописи Аляски» уделил ему там-сям несколько фраз. Приведем даже целый, интересующий нас, период — и, оттолкнувшись от него, построим все дальнейшие рассуждения.                                                          

«Тимофей Тараканов, герой Колумбии, промышлявший тюленей в Сан-Франциско, отправился на Сандвичевы острова. Он прожил там три года, изучая богатства островов, быт гавайцев. Вместе с Таракановым на Гавайях жил бывший служащий Баранова португалец Элиот де-Кастро, лекарь из Бразилии, торговый агент Аляски и... статс-секретарь Камеамеа Первого. Тараканов в поте лица своего трудился в садах и на пашнях благодатных островов, с ним было немало алеутов и русских... Но история житья Тараканова под сенью пальм Гонолулу прямым образом к истории Аляски не относится. Правда, тот же Тараканов привез в Ново-Архангельск Баранову приглашение от дряхлеющего короля. Камеамеа дарил Баранову участок плодородной земли и звал   «российского Пизарро» провести остаток жизни в коралловых землях Океании».

В этом отрывке стоит разобраться, чтобы отсеять зерна от плевел. Трудно сказать, какими источниками пользовался Марков, чтобы сочинить сие, вполне возможно, отчасти теми же, что и я. Однако писательскому методу Маркова свойственно стыковать подробности и вехи жизни героев его исторически точно датированных хроник несколько своеобразно, пренебрегая тем, что этой стыковке не поддается, не входит, так сказать, в пазы. Его,«Летопись Аляски» читаешь действительно как увлекательный роман, магия слов, калейдоскоп лиц, поразительных превратностей человеческих судеб, взамозависимость и даже как бы закольцованность их то ли очаровывают, то ли усыпляют, а стоит очнуться — нет-нет да и ловишь автора на подтасовке. Однако здесь не место разбираться в этом. Касательно же приведенного периода, сразу уточним, что Тараканов был на Гавайях всего года полтора, но никак не три. Пренебрежем и идиллией описания - ее не было и на дух. А было вот что.

         В зиму 1815—1816 годов бриг «Ильмень» (прежнее название «Лидия»), купленный у американцев, уже сыгравший од­нажды свою роль в жизни Тараканова, шел из Ситхи в Ка­лифорнию. Обычный промысел и попутный товарообмен с ин­дейцами. Управлял бригом американец Вадзворт (Водзвит). Торговый агент — служащий РАК Элиот де Кастро. Партию промышленников-алеутов возглавлял по обыкновению Тара­канов. Так вот, де Кастро, сообщаясь по нуждам торговли с берегом, попал к испанцам в плен, а с ним изрядно русских и особенно алеутов. Вадзворт опасался течи, открывшейся в бриге, и хотя до Ситхи было вряд ли дальше (скорее ближе), чем до Сандвичевых островов, предпочел заняться ремонтом брига в более располагающем климате. Таким образом Та­раканов с остатками промысловой своей партии очутился вдруг в мае 1816 года на благословенных Гавайях.

Элиота де Кастро вызволил из плена мореплаватель Отто Коцебу, посетивший Калифорнию во время кругосветной экс­педиции на «Рюрике», и в том же году доставил в целости и сохранности на Гавайи.

Что касается «лекаря из Бразилии», о котором упоминает Марков, то речь идет, видимо, об известном авантюристе Ге­орге Шеффере, командированном Барановым из Новоархангельска со специальной миссией. Кто он такой, как очутился в Русской Америке? В двух словах не расскажешь. В лите­ратуре сведений о нем не так уж мало. Выходец из Герма­нии, в 1808 году защитил в Геттингенском университете дип­лом «доктора медицины, хирургии и повивального искусства». Прибыв в следующем году в Россию, по крылатому выраже­нию поэта, «на ловлю счастья и чинов», для начала устроил­ся врачом в московскую полицию. По его словам, принимал участие «в воинских предприятиях» против Наполеона, во всяком случае — в изготовлении некоего аэростата для пора­жения французских боевых порядков. В 1813 году, заскучав в Москве без «воинских предприятий», устроился лекарем на снаряженный РАК корабль «Суворов», уходивший в амери­канские колонии.

Командовал «Суворовым» лейтенант М. П. Лазарев — бу­дущий первооткрыватель Антарктиды, гордость российского флота. Как «лицо, нетерпимое на судне», Шеффер в Новоархангельске был им списан на берег и встретил понимание и сочувствие у Баранова. Может, потому еще, что и Баранов вошел в серьезные раздоры и несогласия с Лазаревым. Поначалу обещал ему плавание на Сандвичевы острова с торговой и дипломатической миссией, затем в Китай (Макао) для отвоза туда мехов, однако остановился на Охотске. Лазарев по каким-то причинам уклонился от этого плавания. Баранов посулил ему разные кары вплоть до смещения (поскольку в водах Русской Америки «Суворов» формально был подчинен ее администрации) и приказал держаться под крепостным пушками.

Лазарев, человек еще молодой, но самолюбивый и решительный, поднял паруса и, несмотря на последовавшую-таки пальбу из пушек, призванную усмирить строптивого, взял курс на Калифорнию и далее проследовал в Петербург.

Эти «несогласия» с Лазаревым, в которых позиция морехода выглядела убедительней (он сумел потом отстоять ее и перед специально  назначенной  петербургской  комиссией), серьезно отразились на положении   одряхлевшего   главной правителя. Присовокупляя сюда еще   и   провал   авантюры Шеффера... Ибо то задание, которое первоначально намечалось возложить на Лазарева, Баранов доверил Шефферу. Те более, что и лекарь сей очень даже добивался поездки к сандвичанам.

     А к такой поездке был более или менее серьезный повод.

     Пытаясь закрепить добрососедские обоюдовыгодные связи с Гавайями, начатые посещением этих островов сперва Сысоем Слободчиковым, а спустя время Гагемейстером на «Неве», Баранов снарядил туда в 1814 году на компанейском судне «Беринг» очередную торговую экспедицию. Но «Беринг» был выброшен штормом на берег острова Кауаи (Атувай, Отувай) вместе со всем грузом стоимостью в 100 тысяч рублей. По сложившемуся на Гавайях обычаю, все, что выбрасывало море, становилось добычей островитян. «Беринг» не стал исключением—его груз был растащен. Король острова Каумуалии (Томари) не очень-то спешил возвратить этот груз. Вот для того, чтобы это имущество выручить или получить какую-либо компенсацию, и был послан на знакомом нам американском судне «Изабелла» весьма даже энергичный «доктор медицины, хирургии и повивального искусства».

В условиях противоречивой политической обстановки на Гавайях поручение, данное Шефферу, было действительно довольно сложным. Здесь к тому времени окопалось много иностранцев — беглых матросов,   купцов,   предпринимателей и авантюристов разных мастей, занятых в основном  вывозом ценного сандалового дерева*.   Они имели немалое влияние как на великого короля Камеамеа, так и на его вассала То­мари, владетеля всего двух островов этой группы. Например, беглый матрос Джон Юнг подвизался при Камеамеа в долж­ности губернатора острова Оаху и первого его советника («статс-секретаря»). Вот он-то да еще американские шкипе­ры Дж. Эббетс и У. Хант, опасаясь конкуренции, упорно на­страивали Камеамеа против Шеффера, называли его «русским шпионом», запугивали предстоящим прибытием из Новоархангельска компанейских судов «с неприязненными намерениями».

Баранов по старой доброй памяти послал Камеамеа кое-какие подарки, серебряную медаль и письмо с просьбой о возмещении убытков, понесённых при крушении «Беринга» у острова Кауаи (Атувай). Камеамеа, соответственно подготовленный своими «советниками», возвратил письмо, не читая, подарки и медаль не принял. Да и вообще на берег Шеффера не пустил. Тем не менее на берег Шеффер проник, с Камеамеа повстречался, медаль вручил (тот «церемониально» приял ее, «стоя на коленях»). В дальнейшем сблизился с ним, но более посредством того, что «попустил самовольно брать у него из его гардероба и из компанейского имущества вещи, какие хотел». Немало помогла Шефферу и медицинская подготовка. Он лечил короля «от болезни сердца», а любимую его жену, королеву Каауману, «выпользовал» от жестокой лихорадки. В благодарность за эти услуги Камеамеа подарил Шефферу земельный участок под плантации на острове Оаху (Овагу). Шеффер, ни дня не медля, построил здесь несколько домиков и начал разводить табак, овощные, фруктовые и злаковые культуры, в то же время расширяя границы фактории за счет скупаемых у аборигенов земель. Он имел виды и на монопольную торговлю всем сандаловым деревом острова. Короче говоря, размахнулся широко, мало сообразуясь или даже не сообразуясь с существующей  здесь  конъюнктурой.  А на Оаху между тем еще до появления здесь Шеффера держали плантации братья Уиншип. Им не понравился чересчур активный конкурент. Не терпел его и «губернатор» Джон Юнг. Все они вместе по-прежнему нашептывали Камеамеа всякую правду и неправду о Шеффере, «расстраивали короля... и даже довели до согласия... убить Шеффера».

Но тут в мае 1816 года на рейде Оаху весьма своевременно положил якорь хорошо вооруженный корабль «Открытие» под началом лейтенанта Подушкина. А несколько дней спустя подошел и бриг «Ильмень» из Калифорнии. Шеффер не только своей властью задержал его в гавани Гонолулу, но и распорядился использовать промысловую алеутско-русскую партию Тараканова для работы на плантациях (вот откуда неопределенно-загадочная фраза С. Маркова: «Тараканов в поте лица своего трудился в садах и на пашнях благодатных островов, с ним было немало алеутов и русских...»!). Сам же тем временем отправился вместе с Подушкиным на остров Гавайи для дальнейших переговоров с Камеамеа относительно расхищенного компанейского груза.

Но Камеамеа встретил доктора более чем прохладно. Правда, пообещал послать на Кауаи «своего человека», что-бы тот потребовал от Каумуалии (Томари) возвращения компанейской собственности, но обещание это было достаточно уклончивым. Отказал он Шефферу и в новом строительстве на острове Оаху, сославшись на то, что русские товары и заготовленные продукты можно размещать в его собственных складах (забитых, кстати сказать, сверх всякой меры, так что многое добро, приобретаемое от купцов за сандал, без пользы гнило, портилось и ветшало). 

Переговоры зашли в тупик. И Шеффер вдруг круто ме­няет ориентацию. Он идет на «Открытии» к острову Кауаи и вступает в прямой контакт с Томари.  В сложившейся обста­новке подобное решение Шеффера имело свою логику и при­чинность. Он решил использовать закоренелую вражду двух гавайских королей, один из которых, Томари, был в зависи­мом от другого положении,—в зависимом и униженном. Чув­ствуя непрочность своей власти перед лицом более сильного соперника, но не желая сдаваться, он искал могущественных покровителей, вооруженной поддержки, короче —пушек, ядер, пороха...

Примечания

* Сандал — вечнозеленое дерево, естественно произрастающее на некоторых островах Океании и в восточной Индонезии. Оттуда е завезли в Индию. Эфирные вещества его сердцевины славятся особой благоуханностью. Потому-то исстари в Индии, Китае, Индокитае сандал использовался для изготовления обрядных сосудов, предметов религиозных культов, статуэток, дорогих безделушек для знати вроде пудрениц, коробочек для шпилек, шкатулок, вееров; сорта похуже шли на щепу для благовонных курительных палочек — их жгли обыч­но в буддийских храмах.

Не все породы сандалового семейства обладали одинаково стойким ароматом, но гавайский сандал был в самый раз. Островитянам он был издавна знаком как ароматное дерево лаауали, перетертой в пудру сердцевиной которого они пересыпали свою груботканую одеж­ду из тапы. Во многом этот аромат и определил его печальную судь­бу, да и отчасти судьбу Сандвичевых островов. Чуть стал падать промысел почти истребленного морского бобра, сюда как раз и хлынули американские торговцы: сандаловое дерево находило устойчивый сбыт в Кантоне и давало добрые барыши.

Посетивший в 1809 году Сандвичевы острова капитан-лейтенант Гагемейстер возвратился в Новоархангельск с грузом соли, продоволь­ствия и — сандалового дерева, которое позже было тоже выгодно про­дано. Но пока администрации РАК на Ситхе было не до жиру, обес­печить бы с тех островов ввоз насущного пропитания для постоянно нуждающихся колоний, свежих овощей и фруктов, да не грех и сви­нины...

Американцы же развили бурную деятельность по добыче и выво­зу именно сандала, заставив заинтересованных в доле прибылей га­вайских властителей нещадно эксплуатировать островитян. Англий­ский путешественник Дж. Симпсон писал, что при таком порядке ве­щей «людей стали гнать как скот в горы, в каждую расщелину между скалами, где росло хотя бы одно молодое деревцо, идущее на священ­ное топливо». Ему вторит О. Е. Коцебу: «...ныне остаются... многие поля без употребления, поелику жители должны рубить сандальное дерево». Что привело зимой 1817—1818 годов к голоду... Если же иметь в виду, что сандал рос высоко в горах, где было куда холод­нее, чем на побережье; что редкие его рощи были уже давно выруб­лены, и поиск отдельных деревьев требовал большой выносливости; н что при этом, оставаясь неделями в горах, островитяне были в сущ­ности раздеты (ничего, кроме набедренных повязок) и гибельно мерз­ли; что заготовленный сандал, распиленный на колоды или чурбаки, очень тяжелый, тонущий в воде, нужно было по крутизне и бездо­рожью сносить от вырубок на берег; что чуть ли не полсотни кило­метров сандвичане несли ароматные чурбаки или связки веток на голых плечах; что женщин и детей тоже вынуждали страдать на этой голгофе,— можно себе представить, в какую каторжную кабалу попа­дало ни в чем не повинное население якобы «райских» островов!

Но «сандаловая лихорадка» лишь набирала темп, и, как свиде­тельствуют мореплаватели той поры, не будь сандал вырублен уже к концу тридцатых годов прошлого столетия, неизвестно, удалось бы выжить жителям архипелага или они так или иначе все погибли бы. «Подробнее см.: Д. Тумаркин. Гавайский народ и американские колонизаторы. М., 1971).